Стояли цыгане шатрами. Было в таборе двое братьев с молодухами. Как-то раз приехала к ним в гости семья – родня дальняя, муж да жена. Один из братьев говорит гостю:
– Знаешь что, ты помоги нам. Мы хотим за сеном поехать. Травы пока еще нету, а лошади должны что-то есть. Знаю я, что у соседней деревни, у самого края леса, стога стоят.
– Да что это ты говоришь? Что предлагаешь? Это, значит, мне с вами сено воровать?
– Да ничего, братец ты мой, что ты боишься, поедем.
– Ничего, морэ... – поддержал второй брат.
Решили поехать поближе к ночи, а днем братья и их жены задумали напугать гостя. Поняли они, что тот никогда в таких делах не участвовал.
Незадолго перед этим померла в таборе старуха-цыганка, тетка их родная. Вот все и боялись покойницы. Слухи ходили, что ходит она по ночам во всем белом.
Вот и сговорились братья, что жены их наденут на себя белые простыни и сядут под мостом, а на обратном пути, когда телега по мосту поедет, выскочат они да напугают парня.
Сказано – сделано. Как только наступил вечер, поехали братья и гость за сеном, а цыганки оделись во все белое и спрятались под мостом. Сидят там и ждут, когда цыгане обратно поедут.
А один из братьев забежал вперед и под стогом затаился. Идет гость, вожжи распустил, к сену подходит – как свое берет. На вожжи сено накладывает. Вдруг из-под стога голос раздается:
– Сено-то не бери... Не бери сено! Как пустился цыган бежать, а голос опять ему вдогонку:
– Не бери сено!.. Не бери сено, а садись на лошадь да поезжай с богом! – точь-в-точь старухи-покойницы голос.
Бросил цыган вожжи да бегом к шурину.
– Братец ты мой, старуха умершая не велит мне сено брать. Ей-богу, она под стогом прячется.
– Да что ты, морэ, господь с тобой, откуда взяться старухе? Похоронили ее, отпели, как полагается, иди за сеном.
– Не пойду, хоть убей меня, не пойду.
– Ну так хоть вожжи обратно принеси, вожжи-то, гляди, оставил.
Попросил цыган шурина, чтобы тот с ним вместе пошел, да он не идет.
– Иди, – говорит, – сам, не бойся, я подожду тебя здесь.
Делать нечего. Пришлось цыгану за вожжами красться. Ухватился за самый конец да наутек. Прибежал к лошади, запыхавшись.
– Родной мой, давай гони скорее! Сердце бьется, того и гляди, из груди выскочит.
– Ну что ж, садись, поедем.
Едут они, и приводит их дорога к мосту. Глядь – из-под моста фигура белая вылезает, а за ней еще одна.
– Гляди-ка, старуха-то вперед нас забежала. Вот грех-то какой.
– Что ты, морэ, с ума сошел, что ли? Кабы старуха была, то она одна, а тут целых две! Езжай, морэ, дальше... Только захотел цыган на мост заехать, глядит – поперек моста жердь протянута, дорогу перегораживает.
– Пускай коня, – говорит шурин, – ломай жердь.
– Да что ты, морэ, это старуха нарочно дорогу перегородила, пропускать не хочет.
– Езжай, что боишься? – крикнул шурин и хлестнул лошадь.
Как понесла лошадь, как взвилась! Сломала она жердь грудью и скачет на косогор. Шурин спрыгнул с телеги и под обрыв покатился, к шатрам побежал. Оглянулся цыган и аж сердцем обмер. Привидения за ним бегом бегут.
– А ну, родимая, выручай, бога ради! – вскричал цыган, и лошадь пошла еще шибче.
Въехал цыган в деревню, а там мужик ходит, в колотушку бьет, сторожит, стало быть.
– Миленький, – подбежал к нему цыган, – родненький мой, ай, дело-то какое, – и все ему рассказал. И как сено брали, и как старуху-покойницу встретили, да не одну, а целых две.
– Сена-то много взяли?
– Какое тебе сено? Разве тут до сена было?
Засмеялся мужик.
– Ты что дурака валяешь? Ты что смеешься? – заголосил цыган. – Тут плакать надо. Ты уж, будь любезен, миленький, доедь со мною до нашего табора, гостем будешь. Уж я, миленький мой, тебя угощу.
А сам цыган думает про себя: Только бы не отказался. Отдам ему три целковых, пусть обратно идет, будь он проклят!
Еле уговорил мужика.
С той поры цыган воровать зарекся. И слово свое держал.
К О Н Е Ц
Уважаемый читатель! Надеемся Вам понравилась сказка и наш сайт. Мы были бы рады, если бы вы уделили минутку и рассказали что именно вам понравилось.
Оставьте отзыв на Яндексе!
