1000 и 1 ночь (Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане (ночи 69-74))
Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане и его сыне ШаррКане, и другом сыне Дау-аль Макане, и о случившихся с ними чудесах и диковинах.
Шестьдесят девятая ночь
Когда же настала шестьдесят девятая ночь, она сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Шарр-Кан услышал эти слова, его сердце встревожилось, и лицо его пожелтело, и на него напала дрожь, и он опустил голову к земле. И, поняв, что Нузхат-аз-Заман и его сестра и они от одного отца, он лишился чувств, а очнувшись, он пришел в изумление, но не осведомил царевну о себе. О госпожа, спросил он ее, ты дочь царя Омара ибн ан-Нумана? Да, отвечала она ему. И Шарр-Кан сказал ей: Расскажи мне, почему ты рассталась со своим отцом и тебя продали?
И она рассказала ему обо всем, что с ней случилось, с начала до конца: и как она оставила брата больным в Иерусалиме и как бедуин похитил ее и продал купцу. И когда Шарр-Кан услышал это, он убедился, что Нузхатаз-Заман его сестра и они от одного отца.
Как же это я женился на своей сестре! подумал он. Клянусь Аллахом, мне необходимо выдать ее за кого-нибудь из моих придворных. А если что-нибудь выяснится, я скажу, что развелся с нею раньше, чем стал ее мужем, и выдам ее за старшего из придворных. И, подняв голову, он вздохнул и сказал: О Нузхат-аз-Заман, ты действительно моя сестра. И я скажу: Прошу прощения у Аллаха за тот грех, в который мы впали. Я Шарр-Кан, сын царя Омара ибн ан-Нумана. И Нузхатаз-Заман взглянула на Шарр-Кана и хорошенько всмотрелась в него, и, узнав его, она почти лишилась рассудка и с плачем стала бить себя по липу и воскликнула: Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха! Мы впали в великий грех! Что делать и что я скажу отцу и матери, когда они меня спросят: Откуда у тебя эта дочь? Лучше всего, сказал Шарр-Кан, выдать тебя за царедворца и дать тебе воспитывать мою дочь у него, в его доме, чтобы никто не узнал, что ты моя сестра. Это предопределил нам Аллах великий ради дела, угодного ему, и мы будем сокрыты, только если ты выйдешь за этого царедворца раньше, чем кто-нибудь узнает.
И он стал ее уговаривать и целовать ее в голову, и она спросила: А как же мы назовем дочку? А ШаррКан отвечал: Назови ее Кудыя-Факан. И он выдал Нузхат-аз-Заман замуж за старшего царедворца и перевел ее в его дом вместе с дочерью. И девочку воспитали на плечах невольниц и давали ей питье и разные порошки.
А брат Нузхат-аз-Заман, Дау-аль-Макан, был все это время с истопником в Дамаске. И вот в какой-то день прибыл на почтовых гонец от царя Омара ибн ан-Нумана к царю Шарр-Кану, и с ним было письмо. И Шарр-Кан взял письмо и прочитал, и в нем после имени Аллаха, стояло: Знай, о славный царь, что я сильно опечален разлукою с детьми, так что лишился сна и меня не покидает бессонница. Я посылаю тебе это письмо. Сейчас же по прибытии его приготовь нам деньги и подать и пошли с ними ту невольницу, которую ты купил и взял себе в жены. Я хочу ее видеть и услышать ее слова, так как к нам прибыла из земли румов старуха праведница и с нею пять невольниц, высокогрудых дев. Они овладели науками и знанием и всеми отраслями мудрости, которые надлежит знать человеку, язык бессилен описать все виды науки, добродетели и мудрости. И, увидав девушек, я полюбил их великой любовью и захотел, чтобы они были в моем дворце и под моей властью, так как им не найдется равных у прочих царей. И я спросил старую женщину об их цене, и она мне ответила: Я продам их только за подать Дамаска. Клянусь Аллахом, я не считаю, что это большая цена за них (каждая из девушек стоит всех этих денег). И я согласился на это и ввел их в мой дворец, и они находятся в моей власти. Поторопись же с податью, чтобы женщина отправилась в свои земли, и пришли к нам твою невольницу пусть она состязается с девушками перед мудрецами. И если она одолеет их, я пришлю ее к тебе и подать Багдада вместе с нею...
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до семидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до семидесяти, она сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Омар ибн ан-Нуман говорил в своем письме: И пришли к нам твою невольницу, пусть она состязается с девушками перед мудрецами, и если она победит их, я пришлю ее к тебе, а вместе с нею подать Багдада.
И когда Шарр-Кан узнал об этом, он обратился к своему зятю и сказал ему: Приведи невольницу, которую я дал тебе в жены! И Нузхат-аз-Заман пришла, и Шарр-Кан ознакомил ее с письмом и сказал ей: О сестрица, что ты думаешь об ответе? Верное мнение твое мнение, ответила Нузхат-аз-Заман. А затем она, стосковавшаяся по близким и родине, сказала: Отошли меня вместе с моим мужем, царедворцем, чтобы я могла рассказать отцу мою повесть и поведать о том, что произошло у меня с бедуином, который продал меня купцу, и сообщить ему, что купец продал меня тебе, а ты выдал меня за царедворца после того, как освободил меня.
И Шарр-Кан ответил: Пусть будет так! А затем он взял свою дочь Кудьш-Факан и отдал ее нянькам и слугам и принялся готовить подать, которую он вручил царедворцу, приказав ему отправиться с девушкой и податью в Багдад.
И Шарр-Кан назначил ему носилки, в которых бы он сидел, а для девушки он назначил другие носилки. И царедворец ответил ему: Слушаю и повинуюсь! А ШаррКан снарядил верблюдов и мулов и написал письмо и отдал его царедворцу. Он простился со своей сестрой Нузхат-аз-Заман (а жемчужину он у нее отобрал и повесил ее на шею своей дочери на цепочке из чистого золота); и царедворец выехал в ту же ночь. И случилось так, что Дау-аль-Макан и с ним истопник вышли прогуляться возле шатра. И они увидели бактрийских верблюдов, нагруженных мулов и светильники и светящие фонари. И Дау-аль-Макан спросил об этих тюках и их владельце, и ему сказали: Это подать Дамаска, и она едет к царю Омару ибн ан-Нуману, владыке города Багдада. А кто предводитель этого каравана? спросил Дау-аль-Макан. Старший царедворец, что женился на девушке, которая преуспела в науке и мудрости, сказали ему.
И тут Дау-аль-Макан горько заплакал и задумался, вспоминая свою мать, и отца, и сестру, и родину. Нет больше здесь для меня места, сказал он истопнику. Я отправлюсь с этим вот караваном и пойду понемногу, пока не достигну родины. Я не был спокоен за тебя на пути из Иерусалима в Дамаск, так как же я спокойно отпущу тебя в Багдад! воскликнул истопник. Я буду с тобою вместе, пока ты не достигнешь свой цели! С любовью и охотой, ответил Дау-аль-Макан.
И истопник принялся снаряжать его и оседлал ему осла и положил на осла его мешок, а в мешок он сложил кое-какие запасы. И, затянув пояс, он приготовился и стоял, пока мимо него не прошли все тюки. А царедворец ехал на верблюде, и пешая свита окружала его. И Дау-аль-Макан сел на осла истопника и сказал истопнику: Садись со мной, по тот отвечал: Я не сяду, во буду служить тебе. Ты непременно должен немного проехать на осле, воскликнул Дау-аль-Макан. И тот ответил: Пусть будет так, если я устану. Ты увидишь, брат мой, как я вознагражу тебя, когда приеду к своим родным, сказал Дау-аль-Макан. И они ехали непрерывно, пока не взошло солнце, а когда настало время полуденного отдыха, придворный приказал сделать привал. И путники спешились и отдохнули и напоили своих верблюдов, а затем он велел отправляться.
И через пять дней они достигли города Хама и остановились и пробыли там три дня...
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят первая ночь
Когда же настала семьдесят первая ночь, она сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что они провели в городе Хама три дня, а потом поехали и ехали беспрерывно до тех пор, пока не достигли другого города, в котором провели три дня, а затем они поехали и вступили в Диар-Бекр, и на них повеял ветерок Багдада. И Дау-аль-Макан вспомнил о своей сестре Нузхат-аз-Заман, об отце и о матери и подумал, как он вернется к отцу без сестры, и заплакал и застонал и начал жаловаться, и его печали усилились. И он произнес такие стихи:
О други, доколь терпеть и медлить придется мне?
И нету ко мне от вас гонца, чтоб поведать мне.
Ведь дни единения так кратки, поистине!
О, если б разлуки срок короче мог сделаться!
Вы, за руку взяв меня, откиньте одежд покров
Увидите, как я худ, но скрыть худобу хочу.
И если кто скажет мне: Утешься! скажу ему:
Клянусь, не утешусь я до дня воскресенья.
И истопник сказал ему: Прекрати этот плач и стенания, мы близко от шатра царедворца. Но Дау-альМакан воскликнул: Я обязательно должен говорить какие-нибудь стихи, быть может огонь в моем сердце погаснет. Ради Аллаха, сказал истопник, оставь печаль, пока не прибудешь в свою страну, а потом делай, что хочешь. Я буду с тобою, где бы ты ни был. Клянусь Аллахом, я не перестану, воскликнул Дау-альМакан и обратился лицом в сторону Багдада.
А луна сияла и изливала свой свет, и Нузхат-аз-Заман не спала этой ночью; она беспокоилась и вспоминала о своем брате Дау-аль-Макане и плакала. И, плача, она вдруг услыхала, как ее брат Дау-аль-Макан плакал и говорил такие стихи:
Луч блеснул зарниц йеменских,
И тоскою я охвачен
По любимом, бывшем близко,
Что поил привета чашей.
Он напомнил о метнувшем
Мне стрелу в моем жилище,
О сияние зарницы,
Возвратятся ль дни сближенья?
О хулитель, не брани же!
Испытал меня господь мой
Тем возлюбленным, что скрылся,
И судьба меня сразила,
И ушла услада сердца,
Когда время отвернулось.
Поит он меня заботой,
Неразбавленною в чаше,
И себя я вижу, друг мой,
Мертвым прежде единенья.
Время! К нам с любовью детской
Воротись скорей с приветом,
С безопасностью счастливой.
От стрелы, меня сразившей,
Кто поможет чужеземцу,
Что с испуганным спит сердцем?
Одинок в своем он горе,
Потеряв Усладу Века [137].
Овладели нами силой
Руки сыновей разврата.
А окончив свои стихи, он закричал и упал без чувств. Вот что было с ним.
Что же касается Нузхат-аз-Заман, то она этой ночью бодрствовала, так как ей вспомнился в этом месте ее брат. И, услышав среди ночи голос, она отдохнула душой и поднялась, обрадованная, и позвала евнуха. Что тебе надо? спросил он. И Нузхат-аз-Заман отвечала: Пойди и приведи мне того, кто говорит эти стихи. Я не слышал его, сказал евнух...
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят вторая ночь
Когда же настала семьдесят вторая ночь, она сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Нузхатаз-Заман услыхала стихи своего брата, она позвала старшего евнуха и сказала ему: Пойди приведи мне того, кто говорил эти стихи. Я не слышал его и не знаю, кто он. И все люди спят, отвечал евнух. По Нузхат-аз-Заман сказала: Всякий, кого ты увидишь бодрствующим, и есть тот, кто говорил стихи.
И евнух стал искать и увидал, что не спят только истопник и Дау-аль-Макан (а он был в забытьи). И когда истопник увидал, что евнух стоит над его головой, оп испугался его, а евнух спросил: Это ты говорил стихи? Моя госпожа услыхала тебя. И истопник подумал, что госпожа рассердилась из-за того, что говорили стихи, и испугался и отвечал: Клянусь Аллахом, это не я! Л кто же это говорил? спросил евнух, укажи мне его, ты его знаешь, так как ты не спал.
И истопник испугался за Дау-аль-Макана и подумал: Может быть, этот евнух ему чем-нибудь повредит. Клянусь Аллахом, я не знаю его, сказал он. И евнух воскликнул: Клянусь Аллахом, ты лжешь! Здесь нет никого, кто бы сидел и не спал, кроме тебя. Ты знаешь его! Клянусь Аллахом, отвечал истопник, я скажу тебе правду. Тот, кто говорил стихи, человек, проходивший по дороге; это он испугал и встревожил меня, воздай ему Аллах! Если ты знаешь его, сказал евнух, проведи меня к нему, я его схвачу и приведу к носилкам, в которых наша госпожа, или ты сам схвати его своей рукой. Уйди, а я приведу его к тебе, сказал истопник.
И евнух оставил его и удалился. Он вошел к своей госпоже и сообщил ей об этом и сказал: Никто его не Знает, это только прохожий на дороге. И Нузхат-аз-Заман промолчала. Что же касается Дау-аль-Макана, то, очнувшись от обморока, он увидал, что луна достигла середины неба, и на пего повеял предрассветный ветерок и взволновал в нем горести и печали.
И Дау-аль-Макан прочистил голос и хотел говорить стихи, а истопник спросил его: Что это ты хочешь делать? Я хочу сказать какие-нибудь стихи, чтобы погасить огонь моего сердца, ответил Дау-аль-Макан. Л истопник сказал: Ты не знаешь, что со мной случилось! Я только потому спасся от смерти, что уговорил евнуха. А что же было? Расскажи мне, что случилось, спросил Дау-аль-Макан.
И истопник ответил: О господин, ко мне пришел евнух, когда ты был без чувств, и у него была длинная палка миндального дерева. Он всматривался в лица людей, которые спали, и спрашивал, кто говорил стихи, но никого не нашел бодрствующим, кроме меня. И когда он спросил меня, я сказал: Это прохожий на дороге. И евнух ушел, и Аллах спас меня от него, а иначе он убил бы меня. И он сказал мне: Когда ты услышишь его еще раз, приведи его к нам.
Услыхав это, Дау-аль-Макан заплакал и воскликнул: Кто помешает мне говорить стихи! Я буду говорить, и пусть со мной случится то, что случится! Я близко от моей страны и не стану ни о ком думать. Ты хочешь только погубить свою душу! воскликнул истопник. Но Дау-аль-Макан сказал: Я непременно буду говорить! И тогда истопник вскричал: С этого места между нами легла разлука! Я намеревался не расставаться с тобою, пока ты не вступишь в твой город и не встретишься со своим отцом и матерью! Ты пробыл у меня полтора года, и я не причинил тебе ничего дурного. Что это тебя подпяло говорить стихи, когда мы до крайности устали от ходьбы и бессонницы! Все люди прилегли отдохнуть от усталости, и они нуждаются во сне. Я не отступлюсь от того, что делаю! воскликнул Дау-аль-Макан. И горести взволновали его, и он обнаружил затаенное и произнес такие стихи:
Постой у жилища ты, приветствуя стан пустой,
И к ней воззови ответ, быть может, подаст она.
И если обитает тебя ночь тоски по ней,
Во урагане зажги огонь от пламени страсти ты.
Не диво, что коль шуршит змеею пушок его,
Я жгучий укус сорву, срывая румянец губ.
О рай! Ты покинут был душой моей нехотя!
Блаженства навек я жду, не то б я погиб в тоскою.
И еще он произнес такие два стиха:
Мы жили, и были дни нам верными слугами.
И жили мы вместе все в жилище прекраснейшем.
А окончив свои стихи, он издал три крика и упал на землю без чувств, и истопник поднялся и накрыл его. А Нузхат-аз-Заман, услыхав первые стихи, вспомнила своего брата, отца и мать, а услышав вторые стихи, заключавшие упоминание ее имени, имени ее брата и их общего обиталища, она заплакала и кликнула евнуха и сказала ему: Горе тебе! Тот, кто произнес стихи в первый раз, произнес их и во второй раз, и я слушала его близко от себя. Клянусь Аллахом, если ты не приведешь его ко мне, я разбужу царедворца, и он тебя побьет и выгонит! Но возьми эти сто динаров, отдай их тому человеку и приведи его ко мне, только ласково, не причиняя ему вреда. А если он не согласится, дай ему этот мешок с тысячей динаров; если же он откажется оставь его и узнай, где он находится и какое его ремесло и из каких он земель. И возвращайся ко мне скорее и не пропадай...
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят третья ночь
Когда же настала семьдесят третья ночь третья ночь, она сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что Нузхатаз-Заман послала евнуха искать того человека и сказала ему: Берегись возвратиться ко мне и сказать: Я не нашел его! И евнух вышел и стал колотить людей и топтать их в палатках, но не нашел никого бодрствующим, все люди от усталости спали. Но, дойдя до истопника, оп увидал, что тот сидит с непокрытой головой, и, приблизившись к нему, схватил его за руку и спросил: Это ты говорил стихи? И истопник испугался за себя и сказал: Нет, клянусь Аллахом, о начальник людей, это не я! Я не оставлю тебя, сказал евнух, пока ты не покажешь мне того, кто говорил стихи. Я боюсь гнева моей госпожи, если вернусь к ней без него.
Услышав слова евнуха, истопник испугался за Дауаль-Макана и, горько плача, сказал евнуху: Клянусь Аллахом, это не я, и я его не знаю, я только слышал, как один человек, прохожий на дороге, говорил стихи. Не впадай из-за меня в грех: я чужеземец и пришел вместе с вами из Иерусалима, города друга Аллаха. Пойдем со мной. Расскажи это моей госпоже своими устами. Я никого не видел бодрствующим, кроме тебя, сказал евнух. И истопник воскликнул: Разве ты не пришел и не видел меня там, где я сижу? Ты знаешь мое место, и никто не может никуда тронуться, его схватят сторожа. Иди же к себе, и если ты с этой минуты еще раз услышишь, что кто-нибудь говорит стихи, все равно, далеко он или близко, это буду я или кто-нибудь, кого я знаю. И ты узнаешь о нем только от меня). Потом он поцеловал евнуху голову и стал его уговаривать. И евнух оставил его, но, обойдя один раз кругом лагеря, он спрятался и встал позади истопника, боясь вернуться к своей госпоже без пользы.
А истопник подошел к Дау-аль-Макану, разбудил его и сказал: Поднимайся, садись, я расскажу тебе, что случилось. И Дау-аль-Макан поднялся, и истопник рассказал ему, что произошло, и юноша воскликнул: Оставь меня, я больше не буду раздумывать и ни с кем не стану считаться: моя страна близко. Почему ты слушаешься своей души и сатаны? Ты никого не боишься, но я боюсь и за тебя и за себя, сказал истопник. Заклинаю тебя Аллахом, не говори больше никаких стихов, пока не вступишь в свою страну. Я не думал, что ты в таком состоянии. Разве ты не знаешь, что эта госпожа, жена царедворца, хочет тебя прогнать, потому что ты встревожил ее? Она, кажется, больна или не спит, устав с дороги и далекого пути. Вот уже второй раз она посылает евнуха искать тебя.
Но Дау-аль-Макан не посмотрел на слова истопника, а закричал третий раз и произнес такие стихи:
Оставил я хулителей,
Хулою их встревоженный,
Хулят они, не ведая,
Что этим подстрекают лишь.
Сказал доносчик: Он забыл!
Я молвил; В любви к родине!
Сказали: Как прекрасен он!
Я молвил: О, как я влюблен!
Сказали; Как возвышен он!
Я молвил: Как унижен я!
Хоть выпью чашу гибели!
Не подчинюсь хулителю,
Что за любовь корит к ней.
А пока юноша говорил стихи, евнух слушал его, притаившись, и едва он перестал говорить и дошел до конца, как евнух уже был над его головой. И при виде его истопник убежал и встал поодаль, смотря, что произойдет между ними.
И евнух сказал: Мир вам, о господин! И Дау-аль-Макан отвечал: И с вами мир и милость Аллаха и его благословение! О господин, сказал евнух...
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят четвертая ночь
Когда же настала семьдесят четвертая ночь, она сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что евнух сказал Дау-аль-Макану: О господин, я приходил к тебе сегодня ночью три раза, так как моя госпожа звала тебя к себе. А откуда эта сука, которая меня требует, прокляни ее Аллах и прокляни он ее мужа вместе с нею! воскликнул Дау-аль-Макан и напустился на евнуха с бранью, а евнух не мог ему отвечать, так как госпожа велела ему не обижать юношу и привести его только по собственному желанию, а если он не пойдет, дать ему сто динаров.
И евнух повел мягкие речи и говорил ему: О господин, возьми это и пойдем со мной! О дитя мое, мы не погрешили перед тобою и не обидели тебя. Нужно только, чтобы твои благородные шаги привели тебя со мною к моей госпоже. Ты получишь от нее ответ и вернешься во здравии и благополучии. Для тебя будет у нас великая радость.
Услышав это, юноша поднялся и пошел среди людей, переступая через них, а истопник шел за ним и смотрел на него и говорил про себя: Пропала его юность! Завтра его повесят!
И истопник шел до тех пор, пока не приблизился к тому песту, куда они направлялись (а они не видели его). И тогда он остановился, думая: Как низко будет, если он скажет на меня: Это он сказал мне говори стихи.
Вот что было с истопником. Что же касается Дау-альМакана, то он до тех пор шел с евнухом, пока не достиг места. И тогда евнух вошел к Нузхат-аз-Заман и сказал ей: О госпожа, я привел тебе того, кого ты требовала. это юноша красивый липом, и на нем следы благоденствия. И когда Нузхат-аз-Заман услыхала это, ее сердце затрепетало, и она воскликнула: Пусть он скажет какие-нибудь стихи, чтобы я услышала его вблизи, а потом спроси, как его имя и из какой он страны.
И евнух вышел и сказал ему: Говори, какие знаешь, стихи, госпожа здесь вблизи слушает тебя. А после я спрошу тебя о твоем имени, твоей стране и твоем положении. С любовью и охотой, отвечал Дау-аль-Макан, но если ты спросишь о моем имени, то это стерлось, и образ мой исчез, и тело мое истощено. А моя повесть начало ее неизвестно и конец ее нельзя изложить. И вот я точно пьяный, который выпил много вина, не скупясь для себя, и его охватило похмелье, так что он блуждает, сам себя потеряв, не зная, что делать и утонув в море размышлений.
Услышав эти слова, Нузхат-аз-Заман заплакала, и ее плач и стоны умножились. Спроси его, не покинул ли он кого-нибудь из любимых, например отца и мать? сказала она евнуху. И тот спросил его, как приказала ему Нузхат-аз-Заман.
И Дау-аль-Макан ответил: Да, я покинул их всех, и мне всех дороже моя сестра, с которой меня разлучил рок.
Нузхат-аз-Заман промолчала, услышав, что он произнес эти слова. И потом она воскликнула: Аллах великий да сведет его с теми, кого он любит!..
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
К О Н Е Ц
Уважаемый читатель! Надеемся Вам понравилась сказка и наш сайт. Мы были бы рады, если бы вы уделили минутку и рассказали что именно вам понравилось.
Оставьте отзыв на Яндексе!
