1000 и 1 ночь (Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане (ночи 57-62))
Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане и его сыне ШаррКане, и другом сыне Дау-аль Макане, и о случившихся с ними чудесах и диковинах. Пятьдесят седьмая ночь
Когда же настала пятьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что купец подошел к Нузхат-аз-Заман и, смущенный ее красотою и прелестью, и, сев с нею рядом, сказал ей: «О госпожа моя, как твое имя?» «Ты спрашиваешь о моем сегодняшнем имени или о прежнем?» спросила девушка. «А у тебя есть два имени?» сказал купец, и девушка ответила: «Да, мое имя до этого было было Нузхат-аз-Заман [117], а сегодня мое имя Гуссат-аз-Заман» [118].
И когда купец услышал эти слова, его глаза наполнились слезами, и он спросил: «А есть у тебя больной брат?» «Да, клянусь Аллахом, господин мой, отвечала она, но время разлучило меня с ним, когда он был в Иерусалиме». И купец растерялся, увидя ее ум и нежность ее разговора, и сказал про себя: «Прав был бедуин в том, что говорил!» А Нузхат-аз-Заман вспомнила своего брата, больного, на чужой стороне, и свою разлуку с ним, когда он был нездоров, и не знала она, что с ним случилось. И ей вспомнилось, как произошло у нее это дело с бедуином и что она далеко от матери и отца и своего царства, и слезы побежали по ее щекам, и она не стала сдерживать их потока и произнесла такие стихи:
«Где б ты ни был, храпим да будешь Аллахом
О ушедший, но в сердце вечно живущий!
И да будет Аллах к тебе всюду близок,
Охраняя от бед тебя и несчастий.
Скрылся ты, и глаза мои так тоскуют,
И струятся, и как еще, мои слезы.
Если б знать мне, в каком краю и стране ты
Обитаешь, в каком дому или стане!
Если жизни ты воду пьешь, свеж, как роза,
Мне напитком лишь горькие служат слезы.
Если спишь ты когда-нибудь, знай, что уголь
Ночи долгой лежит меж мною и постелью.
Мое сердце все вынесет, не разлуку
Все другое снести ему уж не тяжко».
Услыхав сказанные ею стихи, купец заплакал и протянул руку, чтобы утереть слезы с ее щек, но она закрыла лицо и сказала: «Берегись этого, господин!»
А кочевник сидел и смотрел на нее, когда она закрыла лицо от купца, хотевшего утереть слезы на ее щеке. И он подумал, что девушка не дает ему себя осмотреть, и, вскочив, подбежал к ней с верблюжьим поводом, бывшим у него, и поднял руку и ударил ее по плечам, и удар оказался так силен, что она упала на землю вниз лицом. И камешек на земле попал ей в бровь и пробил ее, так что кровь потекла по ее лицу, и она испустила громкий крик и почти лишилась сознания, и заплакала, и купец заплакал с нею. «Я непременно куплю эту девушку, хотя бы ценою ее было столько золота, сколько в ней веса. Я избавлю ее от этого злодея!» воскликнул купец. И он принялся ругать бедуина, а девушка была в бесчувствии. И, придя в себя, она вытерла с лица слезы и кровь и повязала голову, и, подняв взор к небу, стала взывать к своему владыке с опечаленным сердцем. И она произнесла:
«О, сжальтесь над благородною,
Что в притесненье низкой стала.
И плачет, и слез потоки льет,
И молвит: «Не спастись от рока!»
А кончив эти стихи, она обратилась к купцу и сказала ему тихим голосом: «Ради Аллаха, не оставляй меня у этого злодея, который не знает Аллаха великого! Если я проведу у него эту ночь, я убью себя своей рукой. Избавь же меня от него, Аллах избавит тебя от огня геенны». И купец поднялся и сказал бедуину: «О шейх арабов, эта девушка не то, что тебе нужно; продай мне ее за сколько хочешь». «Бери ее, отвечал бедуин, и давай плату за нее, а не то я ее отведу на кочевье и заставлю ее собирать навоз и пасти верблюдов». «Я дам тебе пятьдесят тысяч динаров», предложил купец, но бедуин ответил: «Аллах великий поможет!» «Семьдесят тысяч динаров», сказал купец. «Аллах поможет! отвечал бедуин, это меньше денег, затраченных на нее. Она съела у меня ячменных лепешек на девяносто тысяч динаров». «И ты, и твоя семья, и твое племя за всю жизнь не съели на тысячу динаров ячменя! воскликнул купец. Я скажу тебе одно слово, и если ты не согласишься, укажу на тебя наместнику Дамаска, и он возьмет у тебя девушку силой». «Говори», молвил бедуин, и купец сказал: «За сто тысяч динаров». «Я продал ее тебе за такую цену и считаю, что купил на эти деньги соли», сказал бедуин. И, услышав это, купец рассмеялся и пошел в свое убежище и принес ему деньги. Он отдал их бедуину, и тот взял их, думая про себя: «Обязательно съезжу в Иерусалим; может быть, я найду ее брата, и привезу его и продам», а потом он сел и ехал, пока не прибыл в Иерусалим» Он отправился в хан и спросил о ее брате, но не нашел его и вот то, что с ним было. Что же касается купца и Нузхат-аз-Заман, то купец, получив девушку, накинул на нее кое-что из своей одежды и пошел с ней в свое жилище...»
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи. Пятьдесят восьмая ночь
Когда же настала пятьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что купец, получив Нузхат-аз-Заман от бедуина, пошел с нею в свое жилище и одел ее в роскошнейшие одежды. А потом он взял ее и отправился с нею на рынок, где набрал ей драгоценностей, какие она пожелала, и, сложив их в кусок атласа, положил его перед Нузхат-аз-Заман и сказал: «Все это для тебя. И я хочу только, чтобы ты, когда я приведу тебя к султану, наместнику Дамаска, осведомила его о иене, за которую я тебя купил (пусть этого было мало за один твой ноготь!). А когда ты окажешься у него и он купит тебя у меня, расскажи ему, что я для тебя сделал, и попроси у него для меня султанскую грамоту с рекомендацией. Я отправлюсь с нею к его отцу, владыке Багдад», Омару ибн ан-Нуману, и он не позволит брать с меня пошлины за материю и за все, чем я буду торговать».
Услышав его слова, Нузхат-аз-Заман заплакала и зарыдала, и купец сказал ей: «О госпожа, я вижу, что всякий раз, как я вспоминаю о Багдаде, твои глаза льют слезы. У тебя там есть кто-нибудь, кого ты любишь? Если это купец или кто иной, расскажи мне о нем; я знаю всех, кто там есть, и купцов и других. А если хочешь послать письмо, я ему доставлю его». «Клянусь Аллахом, у меня там нет знакомых, ни купцов, ни других, я знаю только царя Омара ибн ан-Нумана, владыку Багдада», отвечала девушка.
И, услышав ее слова, купец засмеялся и очень обрадовался и воскликнул про себя: «Клянусь Аллахом, я достиг того, чего желаю! А тебя раньше предлагали ему?» спросил он. «Нет, но я воспитывалась вместе с дочерью, отвечала девушка. Я была ему дорога, и он оказывал мне большое уважение. И если ты желаешь, чтобы царь Омар ибн ан-Нуман написал тебе то, что ты хочешь, принеси мне чернильницу и перо, и я напишу для тебя письмо, а ты, как войдешь в город Багдад, вручи это письмо из рук в руки царю Омару ибн ан-Нуману и скажи ему: «Твою невольницу, Нузхат-аз-Заман, попирали превратности дней и ночей, так что она продавалась из места в место. Она передает тебе привет». А если он спросит тебя обо мне, скажи ему, что я у наместника Дамаска».
И купец удивился ее красноречию, и его любовь к ней увеличилась. «Я думаю, сказал он, что люди обманули твой ум и продали тебя за деньги. Хранишь ли ты в памяти Коран?» «Да, отвечала девушка, и я знаю философию и врачеванье и введение в науку и «Изъяснение» врача Галена [119] на «Афоризмы» Гиппократа, и я его тоже толковала. Я читала «Тезкире», изъясняла «Бурхан», читала «Трактат о простых лекарствах» ибн аль-Байтара [120], рассуждала о «Мекканском Каноне» ибн Сины, разгадывала загадки, чертила фигуры, рассуждала о геометрии и хорошо усвоила анатомию. Я читала книги шафиитов [121], предания и грамматику, вела прения с учеными и рассуждала обо всех науках, и я сильна в логике, красноречии, счете и составлении календарей, знаю духовные науки и время молитвы, и уразумела все эти науки».
Потом Нузхат-аз-Заман сказала купцу: «Принеси мне чернильницу и бумагу! Я напишу письмо, которое поможет тебе в твоем путешествии и избавит тебя от нужды в подорожных». И, услышав эти слова, купец закричал: «Прекрасно, прекрасно! О счастье того, в чьем дворце ты будешь!» А потом он взял чернильницу, бумагу и медный калам и принес ей все это, поцеловав землю из уважения к ней. И Нузхат-аз-Заман взяла свиток и калам и написала такие стихи:
«Я вижу, что сон бежит, летя от очей моих;
Не ты ли бессоннице глаза научил мои?
Зачем, коль тебя я вспомню, в сердце огонь горит?
Всегда ли влюбленный так любовь вспоминал свою?
Аллах наши дни вспои, что сладостны были так!
Ушли! Но их сладостью не сыто желание.
Я ветер с мольбой прошу, ведь ветер песет всегда
От страсти безумному из стран ваших новости,
Вам любящий сетует, лишенный защитника!
Разлука вершит дела, и камень дробящие».
А потом, кончив писать эти стихи, она написала такие слова: «Говорит та, которую уничтожили думы и истощила бессонница, в чьем мраке не найти огня, и не отличает она ночи ото дня, ворочаясь на ложе разлуки и насурьмянясь иглой бессонницы. И наблюдает она звезды и пронзает взором мрак, и растаяла она от дум и от истощения, и долог рассказ о ее положении, и нет ей помощника, кроме слез».
И она написала такие стихи:
«Если заворкует голубь утром в ветвях густых,
Шевелится уж во сне убийца тоска моя.
И только вздохнет, тоскуя, страстно стремящийся
К любимым, уже сильней становится грусть моя»
На страсть я тем сетую, в ком нет ко мне милости.
Как часто душа и плоть любовью разлучены!»
А затем глаза ее пролили слезы, и она написала такое двустишие:
«Любовь извела тоской в разлуки день тело мне:
Когда разлучились мы расстался мой глаз со сном.
Я телом так худ, что хоть и муж я, но видеть ты
Едва ли могла б меня, не слыша речей моих».
И она пролила из глаз слезы и затем написала внизу квитка: «Это письмо от той, кто вдали от близких и родных, от опечаленной сердцем и душой Нузхат-аз-Заман. А потом она свернула свиток и подала его купцу, и тот взял его и поцеловал, и, узнав, что в нем написано, он обрадовался и воскликнул: «Да будет превознесен тот, кто придал тебе образ...»
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Пятьдесят девятая ночь
Когда же настала пятьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Нузхат-аз-Заман написала письмо и подала его купцу, а тот взял его и прочел и, узнав его содержание, воскликнул: «Да будет превознесен тот, кто придаст тебе образ!»
И он стал оказывать ей еще большее уважение и целый день был с нею ласков; когда же приблизилась ночь, он пошел на рынок, принес кое-чего и накормил девушку, а потом он пошел с нею в баню и, приведя к ней банщицу, сказал: «Когда кончишь мыть ей голову, одень ее в одежды и пришли сказать мне об этом». И банщица отвечала:
«Слушаю и повинуюсь!» А купец принес девушке кушаний и плодов и свечей и поставил все эта на скамейку в бане, и, когда банщица кончила мыть девушку, она надела на нее одежду, и Нузхат-аз-Заман вышла из бани и села на скамейку в предбаннике, а банщица послала уведомить ее. И Нузхат-аз-Заман выйдя, увидала, что столик с едой уже подан, и они с банщицей поели плодов и кушаний, а остаток отдали рабочему в бане и сторожу. Потом девушка проспала до утра, а купец переночевал в стороне от нее, в другом месте. А проснувшись, он разбудил Нузхат-аз-Заман и принес ей тонкую рубашку. И он взял головной платок в тысячу динаров и вышитое платье из турецких одежд, и сапожки, расшитые червонным золотом и унизанные жемчугом и драгоценными камнями, а в уши девушки он вдел золотые кольца в тысячу динаров, украшенные жемчугом. Он надел ей на шею, между грудями, золотое ожерелье, и цепь из амбры, спускающуюся ниже груди, до пупка, а на этой цепи было десять шариков и девять полумесяцев, и посредине каждого полумесяца был оправленный рубин. И эта цепь стоила три тысячи динаров, а каждый шар двадцать тысяч дирхемов, и вся одежда, в которую купец облачил девушку, обошлась в большие деньги.
И, одев ее, купец приказал ей украситься, и она убралась в лучшие украшения, и опустила на глаза покрывало, и пошла, а купец пошел впереди нее, и когда люди увидали ее, они были ошеломлены ее красотой и говорили: «Благословен Аллах, лучший из творцов! Счастье тому, у кого эта девушка». И купец шел, а Нузхат-аз-Заман шла сзади, пока он не вошел к султану Шарр-Кану, а войдя к нему, он поцеловал землю меж его рук и сказал: «О счастливый царь, я привел тебе в подарок девушку, диковинную по качествам, которой нет равных в наше время; она обладает и прелестью и милостью!» «Дай мне увидеть ее воочию», сказал царь. И купец вышел и привел девушку, и она шла за ним, пока он не поставил ее перед царем Шарр-Каном.
И когда тот увидел ее, кровь устремилась к родной крови, хотя Нузхат-аз-Заман покинула его, когда была маленькой и он не видал ее; только через некоторое время после ее рождения он услышал, что у него есть сестра, по имени Нузхат-аз-Заман, и брат, по имени Дау-аль-Макан, и возненавидел их обоих, боясь, что они отнимут у него царство. Вот почему он мало знал о них. А купец, подведя к нему девушку, сказал: «О царь времени, она чудо красоты и прелести, так что нет ей соперниц в ее время, и при этом она знает все пауки, и светские, и гражданские, и точные». «Возьми за нее столько, за сколько ты ее купил, и оставь ее, и иди своей дорогой», сказал царь купцу. И тот ответил: «Слушаю и повинуюсь, но напиши указ, чтобы мне никогда не платить десятины с моих товаров». «Я сделаю это прежде всего, молвил царь, но скажи мне, сколько ты отвесил в уплату за нее?» «Я отвесил за нее сто тысяч динаров и надел на нее одежд на сто тысяч динаров», ответил купец. И, услышав это, царь сказал: «Я дам тебе за нее больше этого»«
И затем он позвал своего казначея и сказал ему: «Дай этому купцу триста двадцать тысяч динаров, пусть ему будет сто двадцать тысяч динаров прибыли». А потом султан Шарр-Кан призвал четырех судей и вручил купцу деньги в их присутствии, а судьям он сказал: «Беру вас в свидетели, что я освободил эту невольницу и желаю взять ее в жены». И судьи составили свидетельство об ее освобождении, а потом они написали ее брачную запись, и царь бросал на головы присутствующих золото во множестве, и слуги и евнухи подбирали деньги, которые царь кидал им.
А после этого царь Шарр-Кан велел написать купцу указ, вручив ему сначала деньги, и написал постановление на вечные времена, чтобы ему никогда не платить со своей торговли ни десятины, ни пошлины, и чтобы никто во всем царстве не причинил ему зла. И затем он велел дать ему великолепную одежду...»
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до шестидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до шестидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Шарр-Кан приказал написать купцу указ, вручив ему сначала деньги, и написал постановление на вечные времена, чтобы ему не платить со своей торговли десятины и чтобы никто в царстве не причинил ему зла, и велел дать ему великолепную одежду. И все ушли, и у него остались только судьи и купец. И Шарр-Кан сказал судьям: «Я хочу, чтобы вы послушали речи этой девушки, указывающие на ее образованность и знания и осведомленность во всем, о чем говорил этот купец, и проверили истинность его слов». «Это не плохо», ответили судьи. И царь велел опустить занавес, чтобы закрыть себя и тех, кто был с ним, от девушки и сопровождающих, и все женщины, бывшие с девушкой за занавесом, начали поздравлять ее и целовать ей руки и ноги, узнав, что она стала женой царя, а затем они принялись ходить вокруг нее и сняли с нее платье, облегчив ее от тяжести одежд, и смотрели на ее красоту и прелесть. И жены эмиров и везирей прослышали, что царь ШаррКан купил невольницу, которой нет равной по красоте, знанию и мудрости и искусству считать и что она объяла все пауки, и царь отвесил в уплату за нее триста двадцать тысяч динаров.
И он освободил ее и написал свой брачный договор с ней, и призвал четырех судей для испытания девушки, чтобы она им ответила на то, о чем ее спросят, вступив с всю в диспут.
И женщины отпросились у своих мужей и пошли во дворец, где была Нузхат-аз-Заман и, войдя к ней, они увидели, что евнухи стоят перед нею. И когда Нузхат-аз-Заман увидела жен эмиров, везирей и вельмож, которые входили к ней, она поднялась на ноги и пошла им навстречу, а невольницы встали сзади нее, и она встретила женщин словами: «Добро пожаловать!» и улыбнулась им в лицо, пленив их сердца, а затем она обещала им великие блага, и рассадила их по местам, словно она воспитывалась вместе с ними. И они удивились, как она умна и образованна при своей прелести и красоте, и говорили одна другой: «Это не невольница! Нет, это царевна, дочь царя!»
И они сидели, возвеличивая ее сан, и говорили ей:
«О госпожа, наш город озарен тобою, и ты оказала почет нашей местности и стране и родине и царству. И это горство твое царство, и дворец твой дворец, и мы все твои невольницы. Ради Аллаха, не лишай нас твоих милостей и лицезрения твоей красоты!» И девушка поблагодарила их за это.
И при всем том занавеска была опущена, отделяя ее и женщин, бывших с нею, от царя Шарр-Кана, четырех судей и купца, которые сидели рядом с царем. И царь Шарр-Кан позвал ее и сказал: «О царица, великая в свое гремя, этот купец приписывает тебе знания и образованность и утверждает, что ты сведуща во всех науках, даже и щуке о звездах. Дай нам услышать что-нибудь из того, о чем ты упоминала этому купцу, и изложи из этого немного глав».
Услышав его слова, девушка сказала: «Слушаю и повинуюсь, о царь! Первая глава о делах управления и достоинствах царей и о том, что подобает вершителям судеб и какие должно иметь им качества, угодные Аллаху. Знай, о царь, что хорошие свойства права объединены в делах веры и мирской жизни. Никто не достигнет вершин иначе, как через жизнь долгую, ибо она прекрасный путь к будущей жизни, а обстоятельства дальнего мира украшаются деяниями его обитателей; занятия же людей делятся на четыре разряда: властвование, торговля, земледелие и ремесла.
Властвующему приличествует совершенное умение управлять и безошибочная проницательность, ибо властьстержень благополучия в здешней жизни, она есть путь к жизни будущей. Аллах великий предназначил жизнь для рабов своих, подобно запасам для путника, помогающим достичь цели. И надлежит всякому человеку брать от нее в той мере, чтобы приблизиться к Аллаху, и не следовать к Этом своей душе и своим страстям. И если бы люди брали от благ мира по справедливости, наверное бы прекратились распри; но люди захватывают их насилием, следуя своим страстям, так возникают из увлечений их тяжбы. И нужен им поэтому властитель, чтобы устанавливал он справедливость между ними и устраивал их дела. И если бы царь не удерживал людей друг от друга, сильный наверно одолел бы слабою.
Говорил Ардешир: [122] «Вера и власть близнецы, вера сокровище, а власть страж». Установления веры и умы людей указывают, что людям надлежит назначить власть, которая защищала бы обиженною от обидчика и оказывала бы справедливость слабому против сильного, сдерживая злобу преступных и насильников. И знай, о царь, что каковы достоинства султана, таково и время. Сказал посланник Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует: «Если два сословия среди людей праведны, и люди будут праведны, а если они не праведны, то неправедны и люди, это ученые и эмиры».
Сказал некий мудрец: «Царей бывает три рода: царь благочестивый, царь, оберегающий святыни, и царь, предающийся страстям. Что до царя благочестивого, то он понуждает подданных следовать их вере, и ему должно быть благочестивей всех, так как он тог, чьему примеру подражают в делах благочестия. И людям надлежит повиноваться его велениям, согласным с законами; он не должен ставить гневного на то же место, что и довольного, будучи покорен судьбе.
А царь, охраняющий святыни, тот печется о делах мирских и о делах веры, заставляет людей следовать закону и блюсти человечность. Он должен соединять в руках меч и перо, ибо кто отступит от начертанного пером, оступится нога его. И царь выпрямляет искривленное острием меча и распространяет справедливость среди всех тварей.
Что же до царя, предающегося страстям, то нет у него веры, кроме удовлетворения своей страсти, и не страшится он гнева своего владыки, давшего ему власть. Исход же царства его уничтожение, а предел его преступлений обитель гибели.
Сказали мудрецы: «Царь нуждается во многих людях, а люди нуждаются в одном человеке. Поэтому необходимо ему знать их качества, чтобы мог он привести разногласия их к согласию и объять их своей справедливостью и осыпать их милостями». И знай, о царь, что Ардешир, называемый Джамр Шедид [жаркий уголь.] (а он третий из царей персов), покорил все области и разделил их на четыре части. И он сделал себе поэтому четыре перстня по перстню на каждую часть своего царства. И первый перстень был перстень моря, стражи и охраны, и он написал на нем: «Власть»; второй перстень был перстень подати и сбора денег, и он написал на нем: «Процветание»; третий перстень был перстень продовольствия, и на нем было написано: «Изобилие», а четвертый перстень был перстень жалоб, и на нем он написал: «Справедливость». И эти обычаи остались и утвердились у персов, пока не появился ислам.
Хосрой написал своему сыну, который был во главе его войска: «Не будь слишком щедр к своему войску, оно перестанет нуждаться в тебе...»
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Шестьдесят первая ночь
Когда же настала шестьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Хосрой написал своему сыну: «Не будь слишком щедр к своему войску, оно перестанет нуждаться в тебе. И не стесняй его, чтобы оно не стало тяготиться тобою. Одаряй его даром умеренным и награждай его милостиво; при изобилии будь щедр к не стесняй в беде «.
Рассказывают, что один араб-кочевник пришел к альМансуру [123] и сказал ему: «Мори свою собаку голодом, и она пойдет за тобою». И аль-Мансур разгневался на араба, услышав эго от него, но Абуль-Аббас ат-Туси сказал ему: «Я боюсь, что кто-нибудь другой махнет ей лепешкой и она пойдет за ним и оставит тебя», И гнев альМансура утих, и он понял, что это слово безошибочное, и велел дать арабу подарок.
Знай, о царь, что халиф Абд-аль-Мелик ибн Мерван написал своему брату Абд-аль-Азизу, когда отправил его в Египет: «Наблюдай за твоими писцами и за придворными. Писцы скажут тебе о положении, от придворных ты узнаешь дворцовые обряды, а уходящий от тебя познакомит тебя с твоим войском».
Когда Омар ибн аль-Хаттаб [124], да будет доволен им Аллах! нанимал слугу, он ставил ему четыре условия: «Не ездить на вьючных лошадях, не носить тонких одежд, не проедать военной добычи и не откладывать молитвы». Сказано: нет богатства лучше разума; нет разума лучше предвидения и рассудительности; нет пользы, равной поддержке свыше; нет торговли, равной добрым делам; нет прибыли, равной награде Аллаха; нет благочестия выше соблюдения предела закона; нет знания, равного размышлению; нет подвижничества выше исполнения предписаний веры; нет веры выше скромности; нет расчета выше смирения и нет чести выше знания. Береги голову с тем, что она содержит, и тело с тем, что оно вмещает, и почни о смерти и испытании.
Сказал Алий [125], да почтит Аллах лик его: «Бойтесь дурных женщин и будьте от них настороже. Не советуйтесь с ними в делах, но не скупитесь на милость к ним, чтобы они не пожелали учинить козни». И сказал он:
«Кто оправит умеренность, тот смутится умом». И ему принадлежат изречения, которые мы приведем, если захочет великий Аллах.
Говорил Омар, да будет доволен им Аллах: «Женщин бывает три рода: жена, предавшаяся Аллаху, богобоязненная, любящая и плодовитая, помогающая мужу против судьбы и не помогающая судьбе против мужа; и другая, что печется о дитяти, но не больше того; и третья цепь, которую Аллах накладывает на чью хочешь шею. Мужчин бывает также три рода: муж разумный, когда он действует согласно своему мнению; и другой разумней его, который, если случится с ним что-нибудь, последствий чего он не знает, идет к людям, правильно мыслящим, и поступает по их совету; и третий нерешительный, не знающий прямого пути и не подчиняющийся наставнику.
Справедливость необходима во всех вещах, даже невольницы нуждаются в справедливости; приводят же как пример разбойников с дороги, которые постоянно обижают людей; если бы они не были справедливы друг к другу и не соблюдали правил при дележе, их порядок наверно бы нарушился. Говоря кратко, владыка благородных качеств великодушие и благонравие, и как прекрасны слова поэта:
Дарами и кротостью над племенем юноша
Царит, и легко тебе ему быть подобным.
А другой сказал:
Устойчивость в кротости, величье в прощении,
Спасенье в правдивости для тех, кто правдивым был.
Кто хочет хвалу снискать деньгами, пусть будет тот
В ристании щедрости всегда впереди других.
И затем Нузхат-аз-Заман говорила об управлении царей, пока присутствующие не сказали: «Мы не видели никого, кто бы рассуждал об управлении так, как эта девушка. Быть может, она скажет нам что-нибудь об ином предмете».
И Нузхат-аз-Заман услышала и поняла, что они сказали, и молвила: «Что же до отдела о вежестве, то это обширное поле, ибо в вежесгве слияние всех совершенства.
Случилось, что к Муавии [126] вошел один из ею сотрапезников и упомянул о жителях Ирака и их здравых суждениях. А жена Муавии Мейсун, мать Язида, слушала их разговор. И когда он ушел, она сказала: «О повелитель правоверных, мне хотелось бы, чтобы ты разрешил людям из Ирака войти к тебе и поговорить с тобою, а я послушаю их речи». «Посмотрите, кто есть у дверей», сказал Муавия, и ему ответили: «Бену-Темим». «Пусть войдут», молвил халиф.
И они вошли, и с ними был аль-Ахиф ибн Кайс [127]. (Подойди ближе, Абу-Бахр, сказал Муавия (а он велел опустить занавеску, чтобы и Мейсун могла слушать их). О Абу-Бахр, что ты мне посоветуешь?» спросил он.
И аль Ахнар ответила: «Разделяй волосы пробором, подстригай усы, подрезай ногти, выщипывай волосы под мышками, брей лобок, и всегда употребляй зубочистку в этом семьдесят две добродетели. И пусть омовение в пятницу будет очищением от того, что было между двумя пятницами...»
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Шестьдесят вторая ночь
Когда же настала шестьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что аль-Ахнаф ибн Кайс сказал Муавии, когда тог спросил его: «И всегда употребляй зубочистку, ибо в этом семьдесят две добродетели, а омовение в пятницу очищение от того, что было между двумя пятницами». «А что ты посоветуешь себе самому?» спросил Муавия. «Ступать ногами по земле, передвигать их, не торопясь, и наблюдать за ними оком», ответил аль-Ахнаф. А Муавия продолжал: «Как ты поступаешь, когда входишь к людям из твоего племени, стоящим ниже эмиров?» «Я скромно склоняю голову, приветствую первый, оставляю то, что меня не касается, и мало говорю», отвечал аль-Ахнаф.
«А как ты поступаешь, входя к равным себе?» спросил халиф. И аль-Ахнаф ответил: «Я слушаю, когда они говорят, и не нападаю, когда они нападают». «А как ты держишь себя, когда входишь к твоим повелителям?» «Я приветствую их, не делая знака, и жду ответа; если мне велят приблизиться, я приближаюсь, а если отдаляют меня, отдаляюсь», ответил аль-Ахнаф.
И Муавия спросил: «Как ты поступаешь с твоей женой?» «Уволь меня от этого, повелитель правоверных», сказал аль-Ахнаф. Но Муавия воскликнул: «Заклинаю тебя, расскажи мне!» И аль-Ахнаф сказал: «Я обращаюсь с ней хорошо, проявляю к ней дружбу и щедро одаряю ведь женщина создана из кривого ребра». «А что ты делаешь, когда хочешь познать ее?» спросил халиф. И аль-Ахнаф сказал: «Я говорю с ней, пока она сама не пожелает, и целую ее, пока она не заволнуется, и если бывает то, о чем ты знаешь, я валю ее на спину. И когда капля утверждается в ее лоне, я говорю: «О боже, сделай ее благословенной и не делай ее несчастной, но придай ей прекрасный образ». А потом я поднимаюсь с нее для омовения и лью воду на руки, а затем обливаю тело и воздаю хвалу Аллаху за дарованное мне благо». «Ты отличился в ответе! воскликнул Муавия. Скажи теперь о своих нуждах». «Мне нужно, чтобы ты был богобоязнен, управляя своими подданными, и оказывал им равную справедливость», ответил аль-Ахнаф и, поднявшись, удалился из покоев Муавии. И когда он ушел, Мейсуп сказала: «Если бы в Ираке был только он, этого бы Ираку довольно».
А вот, продолжала Нузхат-аз-Заман, частила из того, что относится к вежеству. Знай, о царь, что Муайкиб управлял казной в халифат Омара ибн аль-Хаттаба...»
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
К О Н Е Ц
Уважаемый читатель! Надеемся Вам понравилась сказка и наш сайт. Мы были бы рады, если бы вы уделили минутку и рассказали что именно вам понравилось.
Оставьте отзыв на Яндексе!
